Джон Ноймайер/John Neumeier

В 1979 году 31-летний Джон Ноймайер принял пост руководителя и главного хореографа Гамбургского балета и за период своей работы создал для своей труппы огромный репертуар.

Ноймайер поразительно плодотворный хореограф, каждый сезон он выпускает по две новые работы. Его балеты крайне разнообразны по стилю и масштабу. Ноймайер один из немногих ныне живущих хореографов, обладающих способностью ставить полноценные сюжетные балеты. Он "перевел" на язык балетных па пьесы Шекспира («Ромео и Джульетта» и «Сон в летнюю ночь»), Дюма («Дама с камелиями») и Ибсена («Пер Гюнт»). Он создал и много балетов бессюжетных, идущих от чистоты музыки Малера («Третья симфония Густава Малера»), И.С. Баха (« Страсти по св. Матфею» ) и Бернстайна («Танцы под Бернстайна").

Ноймайер работал со многими труппами, например, балетом Парижской Оперы, для которого он поставил «Сильвию», Датским Королевским Балетом, в этом сезоне освоившим «Одиссею», и Кировским балетом, заполучившим целый вечер из 3-х балетов периода 2001 года, включая «Звуки Пустых Страниц».

Его последний шедевр «Нижинский» (2000), сочиненный для труппы Гамбургского Балета, в этом сезоне был хорошо принят во время гастролей труппы в Париже и Азии.

Одно из главный достижений Ноймайера, которым можно гордиться, - это создание неповторимого стиля Гамбургского Балета, ставшего превосходной базой для воплощения хореографического стиля его художественного руководителя.

Кевин Нг: г-н Ноймайер, Вы один из немногих современных хореографов, обладающих особым даром создавать полноценный сюжетный балет. Как Вам удается делать это с такой легкостью?

Джон Ноймайер: Ну, я не делаю это с легкостью. Я воспринимаю балетный спектакль как целостное действо, подчиненное одной идее. Когда я начинал свою работу с вечеров из 3-х одноактных балетов, я должен был все равно подчинить их какой-то идее, объединить их в нечто целое. Потому что я не думаю, что к спектаклю нужно относиться как к шведскому столу, где ты сам выбираешь, чем бы тебе перекусить. Балетный спектакль должен иметь законченую тему, идущую из музыки или симфонической темы.

Для меня было всегда важно создавать работы для большой труппы, иначе такие многочисленные труппы меня бы не интересовали. Я не думаю, что мы можем учить молодежь, живущую в мире, испытавшем ужасы войн, на сказочных балетах 19-ого столетия. Это бессмыслица, ибо работа с молодежью очень большое и дорогостоящее дело. Если мы хотим, чтобы у нас были большие труппы, они должны работать на новом материале.

Если у нас будут только хореографы, сочиняющие для пяти, семи или восьми человек, то и труппы будут из 10 человек, и это намного проще. Мне интересно чтобы труппа танцевала материал 19 века. В конце концов, мне интересна сама история, но я не думаю, то это самый необходимый опыт для артиста балета сегодня.

КН: Вы создаете как сюжетные, так и бессюжетные, чисто танцевальные балеты. Не думаете ли Вы, что как хореограф Вы скорее работаете на основе темы, сюжета, чем просто с музыкальным ритмом?

ДжН: Все перечисленное способствует сюжетности танца; не может быть чисто абстрактного танца. Для меня даже работы над «Весной и Осенью» и «Здесь и Тогда» (которые Ноймайер переносил для Кировского балета в 2001 г. ) несут сюжет, исходя из характера музыки. Я не думаю, что везде необходимо либретто и имена Ромео и Джульетты у артистов. Для меня танец - это всегда структура, проявляющая отношения характеров, их взаимодействие, контрастность, чувства.

КН: Нужно ли Вам досконально изучить источник, чтобы свободно создавать балет? Вы являетесь экспертом творчества В.Нижинского, например, что могло бы объяснить Ваше желание поставить балет в 2000 г.

ДжН: я думаю, все зависит от ситуации. Некоторые темы требуют исследования, другие больше идут от восприятия музыки. Я пробовал работать более интуитивно. Но какую бы подготовку я ни делал, это все были только наброски. Есть период работы, который определенно является подготовительным, и он не важен в момент создания спектакля, потому что я не создаю балет так, как бы я готовил рагу или пек пирог, в этом случае у меня есть книга, которая подсказывает, что делать. Я создаю новое, потому что научился извлекать идеи из того, с чем работал на базовом этапе.

КН: Баланчин однажды сказал, что в балете не бывает мачехи. Вы с этим не согласны?

ДжН: Нет, я не против этого высказывания. Думаю, в этом и есть причина того, как я работаю со временем, например, я поставил вступление для Манон Леско и де Грие в «Даме с камелиями» для того, чтобы поместить главных героев в двойное измерение.

Так происходит потому, что в танце вы можете говорить только в настоящем времени; не существует такого маневра, который бы показал, что что-то происходило вчера или произойдет завтра. Поэтому вам нужно найти способы, как с этим работать, и я думаю, что, конечно, Баланчин был прав, говоря так, потому что есть все же некоторые вещи, которые ты не сможешь выразить в танце. Танец не может предоставить нам информацию так, как это может сделать газета. Я думаю, Баланчин имел ввиду то, что определенный факт, событие, очень трудно воспроизвести в танце, и я полностью с этим согласен.

КН: Находись ли Вы под влиянием «Маргариты и Армана» Ф.Аштона, работая над своей «Дамой с камелиями»?

ДжН: Действительно, я участвовал в премьере «Маргариты и Армана», так как учился в Королевской Школе Балета. Я ничего не помню из той постановки, кроме моего чувства восхищения Марго Фонтейн и Рудольфом Нуреевым. Недавно я снова посмотрел этот балет. Нет, между моим спектаклем и Аштона нет ничего общего, совершенно ничего.

КН: Вы создали новые версии классических спектаклей М.Петипа, таких как «Лебединое Озеро» и «Спящая Красавица». Считаете ли Вы, что классику нужно ставить заново для каждого века? Думаете ли Вы, что недавнее увлечение Кировского балета исторической реконструкцией правильно?

ДжН: Что бы вы ни делали, вы должны делать это с учетом традиций театра. У Кировского свои традиции, у Датского Королевского свои взгляды на то, как нужно поступать с их классикой. Я думаю, самое важное, что постановки живы в любой версии, с любым текстом - говорю ли я о Шекспире или пьесе японского театра Но. Самое важное то, что в момент, когда я вижу персонажа, я верю в его существование. Если я поверю, что эта Аврора действительно существует и я буду тронут ее судьбой, тем, что она должна умереть, тогда постановка успешна. Я не думаю, что сам хореографический текст так уж важен.

Но для такой креативной труппы, как Гамбургский Балет, которая с уважением относится к своим традициям, очень важно создавать новые версии спектаклей, чтобы подчеркнуть определенные фрагменты сюжета, рассказать историю более убедительно, четко, ясно, так, как я делал в каждом балете Чайковского, ставя его в исторической перспективе. Я уважаю чистую классику, но я не думаю, что то, что есть сейчас у Петипа от начала и до конца создано им, потому что мы не можем точно определить, где здесь созданное Петипа, а где не им. Многое из того, что сделано в Петербурге, дело выбора, так же, как и дело вкуса того человека, который делает этот выбор. Система записи Степанова не дает полной картины. Так, например, у него отсутствуют записи по поводу положения рук.

КН: Так почему же Вы приобрели постановку «Баядерки» в версии Натальи Макаровой, вместо того, чтобы сделать свою собственную?

ДжН: В этом случае все было вот как: я хотел поработать с величайшей балериной 20 века на классическом репертуаре, чтобы обучение и репетиторство исходило от того, кого я бы считал великим исполнителем – того, кто вдохнул бы жизнь в классику, и таким человеком, несомненно, была Наталья Макарова. Я ценю ее талант не только как исполнительницы, но педагога, ценю ее способность передавать опыт, полученный ею от ее учителей и приобретенный за годы ее карьеры танцовщицы.

КН: Почему Вы не приобретаете бессюжетные балеты других хореографов, так как в основном вас занимают балеты сюжетные? Я заметил, что репертуар Гамбургского Балета на на 90% состоит их Ваших работ.

ДжН: Но у нас есть несколько балетов Матса Эка, в последнем сезоне мы ставили Кристофера Уилдона, работали с Иржи Киллианом. Я думаю, это очень интересно, т.к. труппа хорошо принимает другую хореографию. В основном мы работаем на новом материале, и если бы мы танцевали много произведений других хореографов, то могли бы стать такой труппой, как Штутгартский Балет, в репертуаре которого много постановок разных хореографов. Т.к. я активно ставлю балеты, почему мне надо идти куда-то еще, чтобы ставить задуманное, если у меня есть своя труппа, которая может воплотить мои идеи? Для этого они и пришли работать в Гамбургский балет.

КН: Стиль труппы полностью опледеляется Вашим стилем. У вас есть музы, как, например, Сьюзан Фаррел для Баланчина? Кто они?

ДжН: Они постоянно меняются, это зависит от работы. Например, когда я работал над «Чайкой», образ моей музы развивался во время работы. Я думаю, личность Хизер Юргенсен, для которой я создал роль Нины, была ориентиром в направлении роли. Что до меня, то к труппе я настроен демократически и не хотел бы выделять кого-то одного. Для меня вся труппа - это наш общий успех, и я люблю работать с разными людьми.

КН: С течением времени меняете ли Вы свои балеты в зависимости от развития техники или особенностей исполнителей?

ДжН: Да, меняю постоянно. Это опять вопрос к «жизнеспопобности» балета, т.к. я считаю танец живым искусством, а себя живым хореографом. Мне приходится анализировать каждый спектакль - и мне это нравится - для того, чтобы менять его, продолжать его развитие. Но есть разные произведения, и они развиваются по-своему. Например, «Страсти по Матфею» идут практически без изменений. В них есть места для импровизаций, и они меняются в зависимости от игры танцовщиков. Конечно, такие места всегда подвержены изменениям, но в целом общий рисунок хореографии остался неизменным с самого начала.

«Сон в летнюю ночь» много менялся и продолжает эволюционировать. Когда он был исполнен впервые, у него была немного другая форма. Я имею ввиду основу, хореография осталась та же, но ценностные ориентиры поменялись.

КН: Можно ли сказать, что Вашу хореографию лучше принимают в Европе, чем в США?

ДжН: Я думаю, ее можно увидеть чаще в Европе. Это вопрос ваших пристрастий. Если вы приверженец традиционной кухни, то, попробовав рис и суши, вы можете удивиться. Но спустя какое-то время вы начинаете разбираться, что к чему, и вам уже нравятся новые блюда больше и больше. Каждый раз, гастролируя по Америке, мы выступали с огромным успехом, и каждый раз он был больше, чем предыдущий.

КН: Вы работали с разными труппами, такими как Парижская Опера, Кировский и Датский Королевский Балеты. Вы не находите, что иногда а этих театрах танцуют поставленные Вами спектакли лучше, чем у Вас в Гамбурге? Вы чувствуете приток сил при работе с другими труппами?

ДжН: Я бы сказал, в определенных моментах. Но я думаю, в конце концов, мы танцуем репертуар лучше, иначе для меня было бы проблемой сохранить труппу. Намного проще быть гостем. Но я думаю, некоторые труппы имеют особенные качества, мне очень понравилось работать с Парижской Оперой.

КН: А что вы можете сказать о Кировском Театре?

ДжН: Было очень сложно с организационной точки зрения. Это была очень тяжелая, но воодущевляющая работа с танцовщиками, в частности, с солистами, потому что с ними было больше всего работы в плане того, что мне нужно было объяснять им новый стиль движения, новую концепцию танца - танец не просто как сказка, а танец как взаимодействие с твоей личностью и твоим внутренним миром, как форма выражения эмоций, страхов, которые вы могли бы испытывать. Было очень трогательно видеть, как они реагировали на эти идеи.

КН: Будете ли Вы создавать фонд, сохраняющий Вашу хореографию для будущих поколений?

ДжН: Трудный вопрос Я еще не вполне определился с ответом.

КН: Кого из хореографов прошлого Вы бы выделили?

ДжН: Возвращаясь назад, я бы назвал Энтони Тюдора, Джерома Роббинса. И, конечно, Джона Кранко - он вдохновлял меня, но не так сильно, как многие считают.

КН: Думаете ли Вы, что хореографов, работающих с классической хореографией, становится все меньше и меньше?

ДжН: Сложно сказать, я не люблю отвечать, не подумав. Я так устаю от своей работы, что, наверное, у меня не было времени поразмышлять над этим вопросом.

КН: Не пытались ли Вы "вырастить" нового хореографа из артистов вашей труппы?

ДжН: Такой еще не появился. Каждые два года "Дом Периньон" устраивает Конкурс молодых хореографов, он будет проходить в этом году у нас. Конечно, мы поощряем наших танцовщиков принимать в нем участие. В каждом из двух последних конкурсов два или три наших артиста были финалистами или получили призы критиков. Если говорить в общем, то да, но нет одного хореографа, которого я бы выделил.

КН: На кого из молодых артистов Вашей труппы стоит обратить внимание, и в какой роли?

ДжН: Например, на Александра Рябко, который танцует Нижинского во втором составе. Элен Буше, серебряная медалистка конкурса в Варне. Арсен Меграбян, получивший золотую медаль в Варне. Это целая плеяда молодых исполнителей.

КН: Кажется ли Вам, что танцовщики становятся все лучше и лучше, технически и артистически?

ДжН: Да, мне приятно думать, что во всем мире уровень подготовки танцовщиков стал выше, чем он был раньше. Танцовщики владеют хореографическим языком более раскрепощенно. Например, для меня было очень интересно работать в Ла Скала. Я был крайне удивлен тем, что будучи в основном труппой с классическим репертуаром, они могли двигаться по-другому. Это совмещение разных стилей становится повсеместным.

КН: Важно ли для Вас понятие амплуа?

ДжН: Я не нахожу это важным. Интересно, что когда пришла Макарова, она могла подобрать исполнителей чисто классических партий. И это хорошо. Но мы не делим исполнителей по принципу исполнения тех или иных партий. Современная хореография, не важно, моя или Иржи Киллиана, основывается на движении в стиле модерн. Способность двигаться в этой манере очень важна для оценки артиста. Сколько произведений из репертуара театра данный танцовщик может станцевать хорошо? Это очень важный вопрос.

КН: Трудно ли Вам продолжать создавать по два балета в сезон?

ДжН: Как когда. В прошлом сезоне я выпустил два, в этом нет. Самое сложное – вопрос ответственности перед труппой, я думаю, очень важно работать для большой труппы. Каждый композитор хотел бы сочинить скорее большую симфонию, нежели камерную работу или соло для фортепиано. Я бы хотел, чтобы вся труппа была занята и продолжала развиваться. Конечно, это связано со стрессом, но до настоящего времени мне везло. Я чувствовал ответную реакцию на то, что я делал, и мне это нравилось. Я приобрел этот высокий темп творческой работы, но не знаю, будет ли он таким же в будущем.
_________________________________________
Kevin Ng,
июнь 2003 года.
источник
http://www.ballet.co.uk/magazines/yr_03/jun03/interview_neumeier.htm

Перевод: Spectre


Поделитесь новостью с друзьями:


Система комментирования SigComments